Память о войне не стирается и не тускнеет с годами, и все самые страшные воспоминания о военных преступлениях всю жизнь хранят те люди, чьё детство прошло в фашистских лагерях. Ни в чём не повинные дети занимались непосильным трудом, терпели издевательства, болезни,
холод и голод.
Малолетние узники войны – это дети, попавшие в концлагеря или лагеря принудительного труда. Их детство прошло за колючей проволокой, в страхе и борьбе за жизнь. И я хочу рассказать историю одного из них.
Передо мной мужчина преклонного возраста – человек, в котором чувствуются благородство прожитых лет и внутренняя сила. Его седые волосы придают облику мудрость, а морщины на лице не скрывают возраст, но рассказывают историю жизни. В этом человеке чувствуется особое обаяние – не внешнее, но внутреннее, оно в добром взгляде, в легкой улыбке, в умении слушать и понимать. Он словно старый дуб, укоренившийся в жизни, – надежный, крепкий, несокрушимый.
Когда я вошла, Николай Федорович Шаталин, вглядываясь в мое лицо, пытался понять, зачем пришла. Не ждал. Вопросы застыли у него на губах, в глубине глаз вспыхнуло то ли беспокойство, то ли слабая, почти забытая искра надежды.
– Здравствуйте, я представляю совет ветеранов восьмого микрорайона, и цель моего визита… – так началась наша беседа, которая продлилась почти полтора часа.
Мой визит стал для него полной неожиданностью, таких гостей у него не было много лет.
– Николай Федорович, расскажите о себе.
– Я родился в 1937 году в небольшой деревне, утопающей в зелени, в Воронежской области. Я был совсем маленьким и бегал за старшими ребятишками босиком по теплой земле, мы ловили рыбу в речке, играли и прятались в густых полях ржи. По утрам нас будило кукареканье петуха, в воздухе всегда витал запах свежего сена. Всё шло своим чередом, старшие дети помогали родителям в огороде, заготавливали сено, пасли коров, Жизнь была простой, но теплой, наполненной заботами и радостями. Нас в семье было семеро, детей – три мальчика и две девочки. К большому сожалению, отец с фронта так и не вернулся. По сей день помню деревенский стол с домашней едой, запах свежего хлеба, парное молоко или самоварный чай, покой и тепло. Это было простое, настоящее счастье…
– Что вы помните из детства?
– Помню, наша деревня граничила с одной стороны с Россией, с другой с Германией. Немцы шли с курской стороны, дальше они не могли идти, так как с одной стороны были горы, а с другой река Тихий Дон. Хотя и называют его тихим, но течение было бурным и стремительным, и наступление немецких войск оказалось затруднено, поскольку советские военачальники заранее уничтожили мосты, лишив противника возможности переправиться на другую сторону реки.
Сейчас в памяти осталось, как черная тень накрыла деревню, немцы вошли без шума, заполнив улицы тяжелыми шагами и чужой речью. Люди прятались в домах затаив дыхание, в воздухе повис страх. Деревня проснулась в плену: у колодца стояли чужие солдаты, во дворах были вражеские грузовики, а в глазах жителей застыло молчаливое отчаяние.
Судьба сельчан зависела от состояния здоровья, годности к работе. Если были физически крепкими, то их отправляли на принудительные работы: строительство дорог, рытье окопов, сельскохозяйственные работы. Мою семью и других односельчан вывезли на эшелонах в лагерь (название местности и лагеря не помню), поселили в бараках без еды и воды. Из-за антисанитарии, голода и истощения распространялись эпидемии, что привело к массовой гибели людей. Затем расселили нас, малолетних детей, у местных жителей, один раз в день вечером приходилось отмечаться в комендатуре, где кормили мерзлой картошкой, капустой и отходами.
В бараках было холодно, многие дети болели и умирали, даже если еще живой, но больной и понятно, что уже не жилец, забирали, снимали с них одежду и куда-то вывозили. Когда мы видели дым, уже знали, что их нет, сожгли. Их одежду бросали нам, детям, и мы её расхватывали, так как нужно было во что-то одеться. Мы перебирали картошку, морковку, копали лопатами и делали всё, что требовали. Детей постарше заставляли работать наравне со взрослыми, если сил не хватало, били, наказывали, расстреливали на глазах у всех в назидание другим. Мне было пять лет, но никаких послаблений на возраст никто никому не делал. Иногда, если повезет, приходилось воровать продукты со складов, хотя немцы проверяли нас, когда мы заходили и выходили. Но мы умудрялись прятать и быстро съедать, не оставлять, так как если увидят ворованную еду, могли жестоко наказать. Мы, дети, жили одной дружной семьей, не дрались, не спорили и делились всем тем, что имели.
Было желание бежать, но куда? Никуда оттуда не убежишь, усиленная охрана, нет одежды, нет даже воды – это верная смерть.
– Было ли чувство страха?
– Мы же были детьми, и я еще не совсем понимал, что такое страх. Но с ужасом вспоминаю моменты, когда стоит надзиратель с собакой, которая лает и готова наброситься, растерзать на куски, здесь уже поневоле начинаешь бояться. Мы старались прятаться в бараках, не выходить и не попадаться на глаза фашистам.
– Николай Федорович, видели ли вы военнопленных?
– Военнопленных было очень много, как наших предателей, диверсантов, так и немецких. Их держали отдельно, использовали на работах, держали в нечеловеческих условиях, расстреливали, пересортировывали и затем вывозили кого куда.
– Поддерживаете ли отношения с узниками, которые были с вами в плену?
– В сорок третьем советские войска освободили нас, мы вернулись в родную деревню, и каждый начал строить свою жизнь по-своему. Вначале мы встречались, потом многие разъехались, сейчас, конечно, никого уже нет на этом свете.
– Как сложилась ваша жизнь после войны?
– Значительная часть детей лишилась родителей, и их после освобождения определяли в детские дома, приюты или передавали дальним родственникам. У меня, к моей большой радости, были сестры, которые по силе возможности заботились обо мне, так как я был в семье самый младший.
Наш дом, как и у других односельчан, был сожжен, надо было начинать жизнь с нуля, строить жилище, работать и не голодать.
Закончив шесть классов, поступил в ремесленное училище, многому во время учебы меня научили. После его окончания распределяли по промышленным и жилищным стройкам. Призвали в армию, почти четыре года прослужил, вернувшись, поехал по комсомольской путевке на Байкало-Амурскую магистраль, затем с другом двинулись покорять целину. Женился, родилась дочь, которая живет в Краснодаре, еще есть приемная дочь, которую с детства воспитывал, живет в Минске. Друг к другу теперь редко приезжаем, только созваниваемся. Рано из жизни ушла жена. Второй раз связывать себя узами брака не решился, так как постоянно был в разъездах, работал дальнобойщиком.
* * *
Николай Федорович еще много рассказал мне о своей послевоенной жизни, но это отдельная история, и об этом в другой раз… Лагерь для него оказался местом, где каждый день был борьбой за выживание, но несмотря на ужасы войны, он выжил. Поддержка родных, помощь других узников и сила духа в этом помогли.
Дети войны так и не узнали настоящего детства. Нашему поколению важно и нужно научиться милосердию и глубокому уважению к старшему поколению. Страшнее слова «война» нет ничего на свете.
На прощание Николай Федорович показал лежащие на дрожащей ладони медали и, грустно вздохнув, сказал: «Никому бы не пожелал такую получить…»
Никакая статистика не может передать ту боль и страдания, которые выпали на плечи детей, переживших беды войны. Скромно живут эти уже немолодые люди, и их в отличие от ветеранов, участников, тружеников тыла, блокадников, узников фашистских концлагерей не приглашают выступить перед учащимися. А ведь им есть что сквозь слезы рассказать нам всем. Воспоминания, от которых хочется спрятаться, но невозможно…
Зульфира КАЙЫРБАЕВА,
председатель совета ветеранов 8 микрорайона Павлодара.