Каких только событий не было в жизни некогда советского народа, а ныне жителей разных независимых государств. Были и общие радости, и общие беды. И если бы не поддержка друг друга, нашим предкам пришлось бы совсем худо. Много горьких дней и искалеченных судеб выпало увидеть казахскому народу, принявшему в годы репрессий незаслуженно обездоленных людей самых разных национальностей. И для всех находились добрые слова, угол в доме и кусок хлеба. Среди тех, кто был готов протянуть руку помощи, была и семья Тугельбаевых из села Ульяновка Успенского района. Зоя Жумабаевна Тугельбаева-Искакова говорит, что её мама Рахиля и отец Жумабай часто вспоминали то время. Что-то она знает по их воспоминаниям, что-то помнит сама. Вот что она рассказывает.
«Отец в 1941 году ушёл на войну, он был участником двух войн – русско-японской и Великой
Отечественной. А вернулся в 45-м, потеряв зрение. Нас у родителей было трое – все дочки. Старшие мои сёстры родились в 1936 и 1941 годах, а я – в 1947. Сразу скажу: все соседи в селе жили как родственники, настолько были близкие отношения. Да и все тогда так жили. И вот в 44-м году наше село пополнилось переселенцами. Знаю, что очень многие не доехали, погибнув в дороге, – ехали зимой в товарных вагонах без всякого отопления. Я слышала, что когда поезд останавливался, те, у кого в дороге умирал близкий, находили добросердечных людей из местных жителей, отдавали свои золотые украшения, всё, что было, – просили похоронить по-мусульмански, предать земле совершенно чужих им людей.
К нам привели на постой чеченскую семью Султыговых, весьма многочисленную. На тот момент отец был на фронте, дома – мама и две дочери. А новых жильцов оказалось 10 или 12 человек. Были среди приезжих семьи и побольше. Приводили в дом к сельчанам и никого не спрашивали – могут их принять или нет. Местные должны были их разместить у себя и накормить, хотя в то время и сами жили совсем небогато. Но смотреть на страдания приехавших и оставаться равнодушным никто не мог. Делились последними крохами.
Быт тогда был очень скромный, почти у всех был в домах земляной пол, на котором в основном все и спали. Мало кому тогда доставалась кровать. Позже переселенцам стали выдавать квартиры. У наших квартирантов родилась девочка Хатчат – она была всего на два года младше меня. Сама Хатчат и её старшая сестрёнка Лейла стали моими любимыми подружками. Жили дружно. Несмотря на разницу в традициях и обычаях, все праздники стали общими. Помню, как мы с подружками ходили по домам, но это был их праздник, чем-то похожий на наш айт. Их мама на меня надевала жилетку, всю расшитую блестящими монетками-копейками, и называла меня «золотинкой». Вместе мы ходили к соседям и во время айта, только у казахов принято одаривать детей угощением, а у них – мелкими монетками. Я даже умела немного говорить по-чеченски, счёт знала, но потом забыла.
Не закончилась наша дружба, когда семьи переселенцев стали жить отдельно, постоянно ходили друг к другу в гости. У нас угощались бешбармаком, пили кумыс. Когда я приходила к подругам, мы с Хатчат и Лейлой забирались на крышу их дома и ели заготовленное впрок мясо – очень солёную вяленую баранину.
Когда мне было лет десять, вышел указ о том, что переселенцы могут вернуться на родные земли. И Султыговы собрались уезжать. Мы все горевали, так не хотелось расставаться. Мама рыдала, было такое ощущение, что прощаемся навсегда с самыми близкими людьми. По большому счёту мы и стали роднёй, пусть не кровной, но всё равно настоящей. Перед отъездом они взяли с моего отца слово, что он будет ухаживать за могилами их похороненных в казахстанской земле родственников, и тот слово своё сдержал. После их отъезда связь не оборвалась, наши семьи переписывались, обменивались посылками. Потом на какое-то время почему-то потеряли друг друга из вида, но уехавшие на Кавказ друзья не переставали искать и смогли восстановить оборванную связь.
Некоторые их традиции нам казались удивительными. Когда девушку выдавали замуж, на улице начиналась такая пальба! Невесту привозили домой, и она должна была три дня стоять в углу – нарядно одетая, на высоченных каблуках. Когда в дом заходили старшие, невеста им низко кланялась. Не похожи были и проводы человека в последний путь. Когда хоронили кого-то (обязательно до обеда), все танцевали: громко играла музыка, и участники похорон выходили в круг.
Судьба снова свела меня с Хатчат: в 2015 году я узнала, что она живёт в Астане, опять начали встречаться. Но через год она умерла. На похоронах я не была, но попала на поминальный обед, устроенный через 40 дней. Тогда тоже в отдельной комнате собрались мужчины и начали танцевать – все, даже глубокие старики. С них лил пот, а они всё не останавливались.
Были в нашей семье и другие истории. Во время войны на окраине открыли интернат для осиротевших детей, руководил им мой дядя Акпаш Жангазинов. В 1944 году туда привезли детей-балкарцев. Среди них были два брата – Хусейн и Хасан. И Хасан сильно полюбил нашего дядю, всё время бегал за ним следом. У дяди было восемь своих детей – семь девочек и только один мальчик. Чтобы сын не рос в окружении девчат, решил подарить ему брата. Усыновил Хасана, дал ему свою фамилию и отчество. Судьба распорядилась так, что, став уже взрослым, его родной сын погиб. Он работал ветеринаром, заразился бруцеллёзом и умер. Но рядом с дядей всегда оставался Хасан, ставший ему настоящим сыном.
Другой мой дядя, Султан Мусинов, ехал как-то верхом зимой на заимку и увидел в стогу сена полураздетого мальчика. Как выяснил позже, его тоже привезли в Казахстан во время войны. Звали мальчика Андрей Коп, он был из немецкой семьи. В Казахстане воспитывался у тётки, которая нещадно била племянника. И тот в конце концов не выдержал и решил уйти в поле, чтобы умереть. Султан, потерявший на войне родного сына, спас найдёныша – привёз к себе, вырастил, выучил, женил. Позже Андрей переехал в Германию, но перед отъездом устроил прощальный той, на который собрал всё село. Перед отъездом он говорил, как благодарен всем этим людям, подарившим ему дом, родину, друзей».
Светлана ЧИСТЯКОВА.
Фото из открытых источников.